Я родилась и выросла в Алма-Ате на улице Центральной, что проходит северо-восточнее Зеленого базара. В 90-е годы её переименовали, сейчас она называется им. Ясави.
Это было время, когда Алма-Ата начинала приобретать черты столицы Казахстана. Появились новые дома, устремленные в небо, красивые с большими окнами школы, зашумели первые фонтаны. Но дома верненского происхождения составляли костяк города. Они были особенные. Напуганные двумя крупными землетрясениями, верненцы сделали страх главным архитектором города. Верненские дома были невысокими и крепко держались за землю.
Советская власть первой занялась изменением города. Прежде всего, город покинули его прежние хозяева. Взрослые говорили, что до революции наш дом принадлежал колбаснику, но поскольку его не видели, то мы, ребята, воспринимали эту информацию с сомнением. «А был ли колбасник? Может быть, колбасника и не было?» Затем новая власть забила досками все внутренние двери дома, и просторные апартаменты колбасника превратились в две 2-комнатные квартиры и две однокомнатные. Эти квартиры объединялись террасой. Верненцы любили террасочки, и я их видела во многих домах.
Затем к дому сделали небольшую пристройку из двух 2-комнатных квартир. Она, конечно, была «пожиже» основной части, зато дом стал больше и жильцов прибавилось. Внизу дома был большой подвал, с крошечными окошками прямо на земле. В подвале тоже жили. Двор был большой, просторный, без всяких хозяйственных пристроек. Было место, чтобы побегать и попрыгать. Именно поэтому из соседских, более стесненных домов, к нам прибегали ребятишки. Детей в доме было много, у одной только тети Айши их было шестеро. Это мои лучшие друзья. Наша детская компания было не только многочисленной, но и многонациональной: русские, татары, украинцы, казахи, евреи – в общем «дети разных народов». Мы собирались во дворе и начинались игры – догонялки, пряталки, городки, лапта. А были еще игры для девочек – классики, скакалки. И игры для мальчишек – лянга, ассыки (за точность названия не ручаюсь).
Довоенную Алма-Ату почти не помню. Наверное, только это. Мой папа, молодой и красивый, забирает меня из детского садика, что на Пролетарской (ныне ул. Зенкова). Мы возвращаемся домой. На трамвайной остановке стоит мороженщица. Мы, естественно, не проходим мимо. Мороженое создается прямо на наших глазах, настоящее священнодействие. Мороженщица берет особый прибор - круглую чашечку с трубочкой внизу, плавной рукой на дно чашечки ложится круглая вафелька, плавно и торжественно заполняется чашечка мороженым из бидончика. Белая масса выравнивается и накрывается другой круглой вафелькой. Ритуал приближается к концу. Рука тянется к трубочке, тихий щелчок аппарата и мороженое у меня в руке. Я с упоением облизываю сладкое колесико, а мороженщица и папа смотрят на меня, ведь так приятно смотреть на счастливого ребенка.
Войну я запомнила четко. В городе появилось много людей, их называли эвакуированными. К нам из Москвы приехали бабушка и тетя. К тете Лиде - сестра с двумя детьми, у тети Паши поселилась большая еврейская семья. Алма-Ата был далеким тыловым городом. Мы не слышали гул самолетов, взрывы снарядов, но назвать город тихим, было бы неточно. Он был «притихшим». С тревогой ждали письма с фронта, черная тарелка радио не выключалась сутками. Домохозяек в доме не стало. Они работали на заводах, фабриках, госпиталях - всё для фронта, всё для победы. Помню какое-то сосущее, изнурительное неотвязное чувство голода. Такой была военная Алма-Ата – притихшая, голодная, трудовая.
Хорошо помню 9 мая. Был по-настоящему весенний день, теплый и солнечный, распускались деревья. О победе мы узнали рано утром. Прослушав несколько раз победные сообщения Левитана, высыпали во двор. В комнатах никто не остался. Расположились на ступеньках террасы, некоторые вынесли табуретки. Сидели, щурясь на солнышко, изредка переговаривались, и даже совсем не о войне. Мы, ребятишки, присмирели, прижавшись к матерям. Пришла тетя Мариша, тети Пашина сестра. Она сказала: «Собралась поехать на огород, но в такой день грешно работать. Вот пришла к вам, посидим вместе». Её слова как бы закрепили это состояние умиротворенности, расслабленности после долгого изнурительного труда.
Я часто видела в кино и спектаклях, как в День Победы громко пели, лихо плясали, орали. У нас во дворе на Центральной в первый День Мира было тихо. Смертельно уставшие и истощенные женщины приходили в себя. Казалось, сама природа- и теплое солнышко, и ласковый ветер и свежая зелень листвы старались успокоить, затянуть страшные раны войны.
Только потом, когда стали возвращаться солдаты с фронта, и женщины занялись добычей спиртного и кое-какой закуси, появились и другие эмоции. Так мы встречали мужа сестры тети Лиды. Встречали шумно, хмельно, тут были и песни во всё горло и бесшабашный смех, и плач навзрыд, и отчаянная «Цыганочка». В общем, гуляй народ! Через неделю сестра тети Лиды с мужем и двумя детьми уехали домой. Больше мы никого не встречали. Потому что муж тети Лиды, муж тети Ани, муж тети Паши, муж тети Насти сложили свои головы на поле боя, и никогда уже не вернуться к нам на Центральную. А в поношенных дамских сумочках хранились, облитые слезами, похоронки.
Этой осенью я пошла в школу №4. Школа нам много дала. Много учили наизусть: монологи Грибоедова, басни Крылова, стихи Пушкина, звонко декламировали Маяковского: «Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!». Мы уж точно знали, что Волга впадает в Каспийское море. Могли доказать 2-3 теоремы под общим названием «Пифагоровы штаны». С именами моих любимых учителей – Ольги Федоровны Турумовой, Екатерины Григорьевны Петровой, Олега Олеговича Рудковского, я прошла всю жизнь.
Особенностью тогдашней школьной жизни было деление школ на мужские и женские. В 9-ом классе мы вдруг поняли, что без мальчишек скучно. Мы должны дружить крепко, по - комсомольски. Будем ставить вместе спектакли, и в мужских ролях нам не придется переодеваться в мужское. Будем сдавать металлолом. Наши школьные вечера поднимут свой идейно-политический и художественный уровень. Да мало ли еще что!
Долго спорили, кого пригласить. Мальчиков из школы №1 или мальчиков из школы №33. Остановились на первых – они ближе, дружить легче. Как велись переговоры, не знаю, только однажды в субботу на классный час в полном составе явился 9-ый класс «А» средней мужской школы №1. Мы радостно и взволнованно уплотнялись, уступая места дорогим гостям. У стола встала классная руководительница дружественного нам класса. Громким и радостным голосом она раскрыла нам главную задачу на данном этапе жизни, вспомнила завещание Ленина «учиться, учиться и учиться», долго благодарила дорого товарища Сталина за счастливое детство, а потом, вопросом: «А как же вы ответили на заботу партии и правительства?» - перешла к конкретике. Голос у нее остался громким, но радость сменилась гневом. «Иванов, Петров, Сидоров, к доске! Расскажите всем, сколько двоек нахватали за эту неделю?» В классе нависла гнетущая тишина. «Молчите?! Как двойки хватать, вы первые, как отвечать - так молчите». Ребята молчали, как партизаны. Наша классная сочувственно качала головой. А две наших активистки, так и не узнав о количестве двоек, звонко заклеймили Иванова, Петрова и Сидорова, попутно заверив, что они для нас не пример.
Потом поставили еще двух, тоже молчаливых. Один из них, правда, выдавил: «Витька первый начал». Этих трех слов вполне хватило их классной «завестись» на новую тираду, согласно которой Витька был не причем по всем статьям и полностью реабилитирован.
Мы, девчонки, с замиранием сердца ждали своей очереди. Ведь у нас были и свои двоечницы, и те, кто первыми что-то начинали. Звонок! Мы облегченно вздохнули. «Пронесло!».
Классные мужской и женской школы были довольны проведенным мероприятием и решили крепить комсомольскую дружбу через неделю. Но в субботу девчонки подходили к классной отпрашиваться. Не сговариваясь, говорили одно и тоже: «заболела бабушка, дедушка, сестренка, братишка и т.д., мама строго велела после школы быть дома». Визит дружбы отменили, как выяснилось, навсегда.
Немного об ассоциациях. Для одних Алма-Ата ассоциируется с запахом апорта и это правильно. Город был окружен яблоневыми садами, да и в редком дворе не росли яблони. Но для меня Алма-Ата - это алматинские арыки – маленькие канальчики, разделяющие город с юга на север. Это особенность Алма-Аты, ее очаровательная прелесть.
Ученые говорят, что жизнь зародилась в воде. Для меня это абсолютная истина. Любой ребенок нашего дома, едва научившись ходить, косолапит к арыку. В арыке мы мыли и ноги, и яблоки, строили запруды, устраивали морские баталии, а летним жарким днем обливали друг друга водой и визжали так, что пугали взрослых. А гонки! Это так интересно! Неужели забыли? «Корабль» – это гладкая щепка, сантиметров 10-15. На одном конце квартала выстраивается флотилия, по команде «марш» корабли спускаются на воду, мы бежим за кораблями на конец квартала, сопровождая их дикими воплями. Чьи-то корабли тонут, чьи-то выбрасывает на берег, чьи-то не попадут в струю. Хозяина корабля, пришедшего первым, ждет слава и зависть.
Любили собираться у арыка, садились на один «берег», ноги перекидывали на другой или ставили в арык. Арычная «ассамблея» открылась! Обсуждали всё – и городские новости, и события в семье, и даже вопросы философии: что такое зло, добро, справедливость. Мы много читали и любили говорить о книгах. А кино! Какое чудо! Мы ходили в кинотеатр «Алма-Ата», «Алатау», но для нас родным был «Ударник».
О кино мы знали почти всё благодаря Эдьке. Цыганские Эдькины гены не давали ему покоя. Он вечно «кочевал» по Алма-Ате и знал, что творилось в любой части города. Однажды на ассамблеи Эдька, взяв с нас слово, что мы не будем болтать, сказал: «Как стемнеет, будем «брать» «Ударник». Мы, конечно, не поверили, но в положенный час и в положенном месте, стояли все, как один. И, вдруг, входные двери кинотеатра широко распахнулись. «Прошу» - театральным жестом показал Эдька. Едва дождавшись конца сеанса, мы выскочили на улицу и набросились на Эдьку. Что это значит? Тот упирался, но потом объяснил.
Во-первых, девятичасовой сеанс был последний. И те, кто не попали в кино – ушли домой. «Ударник» погрузился в тишину, темноту и полное безлюдье. Во-вторых, за день в зале образовалась жуткая духота - не продохнешь. Эти две причины заставили контролершу открывать двери и спокойно уходить домой. Итак, в течение всего лета, мы под покровом темноты, вместе со свежим воздухом проникали в зал на последние полсеанса. Отмечу, что восприятие фильмов было своеобразным. Мы настолько «насмотрелись» фильмов, что могли повторить наизусть любой диалог артистов и даже их мимику, всё, что было во второй половине фильма.
Но…всё течет и изменяется. Воды арыка унесли и наше детство, и наше отрочество. Стремительно приближалось «прекрасное далеко» с его мечтами, максимализмом и первой любовью под журчание ручейков.
А наш старый, верненский, алматинский, родительский дом простоял целый век и еще 10 лет нового века. Его снесли совсем недавно, и не потому что ветхий, просто нужна была земля для очередной многоэтажки.
Но пусть! Пусть во дворе этого дома шумит и здравствует «племя, младое, незнакомое».
Климочкина Наталья Яковлевна.
НАПЕЧАТАНО В КОМСОМОЛЬСКОЙ ПРАВДЕ КАЗАХСТАНА (НЕМНОГО В СОКРАЩЕННОМ ВАРИАНТЕ) 11-18 АПРЕЛЯ 2013 ГОДА ПОД РУБРИКОЙ «Я БЛАГОДАРЕН АЛМАТЫ».
